⇚ На страницу книги

Читать Закат Старой Москвы

Шрифт
Интервал

Глава I

В пределах Садового кольца, на третьем этаже старого большого дома живёт юноша по имени Матвей. Происходит он из семьи потомственной научной интеллигенции, так что, казалось, его будущее, в некотором смысле, предопределено.

Матвей рос рафинированным мальчиком, так что, даже войдя в подростковый возраст, не особенно стремился бунтовать, а даже наоборот осуждал хулиганящих сверстников, используя при этом слова «современная молодёжь», будто бы не относясь к ней. Отчасти это следствие влияния семьи, а отчасти не по годам развитого сознания.

Отличником он при этом был с большой натяжкой. Никакой особенной тяги к учёбе не испытывал, а был скорее на «хорошем счету». Такая специфическая известность способна ввести в заблуждение некоторых учителей. И они посылали его на олимпиады – каждый уверенный в том, что их предмет – самый любимый.

В душе Матвею было наплевать на школу и на учителей, да и вообще на всё, но бунтовать он не смел. Не известно, по какой причине – просто считал это глупым или стеснялся, он и сам точно не знал. Конечно, со временем такое внешнее послушание стало привычкой и сильно отягчило ему жизнь.

В школьной жизни его не было. Был хороший мальчик Матвей, отвечал на уроках – ничем особенным не выделялся, не хулиганил и не хватал звёзд с неба. Глубоко внутри ему хотелось во что-то влиться, может даже похулиганить, оторваться со сверстниками, но странное сочетание природной лени и страха не вписаться в компанию не позволяли преодолеть барьер замкнутости. Молодой человек как будто плыл в море событий, но не мог повлиять на них, даже в мелочах. Поэтому, если он и оказывался в компании, то становился тем кто всегда появляется не к месту и говорит что-то не то.

Произошла и школьная любовь, но привычка пускать всё на самотёк и хроническое безволие похоронили и это светлое юношеское чувство.

Родители Матвея были профессорами: отец, Сергей Петрович – физик, мать, Валентина Петровна – лингвист. После Перестройки, как и многие интеллектуалы в России, они в поисках себя бросились в гущу новых веяний и идей. Не известно, кто оказался в более тяжёлом положении: простые безыдейные граждане или накрепко привязанные к душной советской парадигме интеллектуалы, захлебнувшиеся в водовороте новых граней самовыражения.

Отец предавался возлияниям в обнимку с книжками Алистера Кроули и прочей метафизикой, более консервативная мать увлеклась общественной жизнью, участвуя или возглавляя движения, вроде борцов за отмену языковой реформы большевиков или запрета инфернальной лексики.

Матвей в определённый момент оказался предоставлен сам себе. Он был окружён заботой и вниманием, но головы родителей были заняты не им. Он рос даже не с лозунгами, а под гнётом абсолютной уверенности, что вольётся в родительскую среду. Такая молчаливая убеждённость давит сильнее любого открытого давления – просто нечему противиться. Если открытому принуждению можно сказать «Нет», то, как возражать перманентному убеждению, как бы парящему в воздухе? Разговор в таком роде, только выставит его дураком перед самим же собой, но слов принуждения, которым можно сказать «Нет», он так и не услышит.

При таком раскладе остаётся одно: маргинальное декадентство с наркотиками и депрессивной музыкой, но Матвей считал это ниже себя, предпочитая уходить в себя.