Посвящаю своей дочери Юлии.
Нельзя пронести через толпу факел
Правды, не опалив никому бороды.
Немецкий ученый и публицист
Г. Лихтенберг
Ноябрь 1942 г.
Дверь с шумом распахнулась, впуская в избу колючий морозный воздух, и на деревянном пороге появилась соседская дочь. Ей было пятнадцать лет, возраст, когда гадкий утенок стремительно превращается в прекрасного лебедя. Вид у гостьи был испуганный. Платок съехал в сторону, обнажив правое ухо с изящной золотой сережкой, старенькое пальтишко с цигейковым воротником было застегнуто только на одну пуговицу.
– Ты чего, как с пожара? – удивилась женщина, глянув на нее поверх очков и отложив в сторону вязание.
– Тетя Маруся, по грейдеру подводы шли с ранеными, – девушка с шумом выдохнула и перевела дыхание, – так вот, военные дядьки сказали, что не сегодня – завтра фашисты займут Сталинград и сразу сюда попрут! Да-да, теть Марусь, говорю вам слово в слово! – поспешно добавила она, заметив недоверчивый взгляд.
– Не может этого быть, – Мария резко встала и растерянно оглядела комнату, – по радио говорили, что к Волге немца не пустят! Ты, Зинаида, вот что, – она на минуту задумалась, – сбегай-ка в школу и позови Татьяну. Скажи, мол, пусть быстрее домой возвращается. И своих учеников пусть отпустит по домам. Не до уроков теперь!
– Хорошо, теть Маруся, – девушка махнула рукой и повернулась к двери, – тогда я побежала!
Оставшись одна, Мария подошла к комоду и открыла нижний скрипучий ящик. Она протянула натруженные руки крестьянки и бережно достала стопки фронтовых писем, перевязанных ленточками. Одни были от сына Лёши, а большая часть – от зятя Тимофея. Ее дочь Татьяна, окончив педагогическое училище, вышла замуж за неделю до начала войны.
– Ах, вы мои сердешные, – покачала головой женщина, – не успели пожить да порадоваться, налюбиться и ребятишек завести. Война, подлая, разбросала наших детей.
Она пошарила рукой в сундуке, аккуратно приоткрыв тяжелую крышку, и вытащила старую наволочку. Раскрыв ее, положила все зачитанные треугольники писем внутрь и обвела комнату долгим взглядом. На стене висела сабля с позолоченной рукояткой. Она сняла ее с крючка и оглянулась на скрип открывающейся двери.
– Мама, что случилось? – Татьяна испуганно кинулась к Марии. – Зинка прибежала, как угорелая, с уроков меня сорвала…
– Говорят, «наши» сдают Сталинград, – женщина обняла запыхавшуюся дочь, – а в сельсовете предупреждали, что при необходимости надо все письма с фронта сжечь и спрятать оружие.
– Мама, я письма Тимофея не дам жечь! – она посмотрела на пол, где лежала раскрытая наволочка.
– А мы их спрячем, дочка, – грустно улыбнулась мать, с искренним трепетом проведя пальцем по изящной гравировке на эфесе сабли: «За храбрость», – и шашку твоего отца тоже.
– А куда спрячем? – растерянно проговорила девушка, блуждая взглядом по комнате.
– Думаю надо вырыть яму за домом и туда все сложить. А немец уйдет, мы и достанем все в целости и сохранности.
– А если не уйдет?
– Что ты говоришь, милая! Даже не думай так! Разве есть такая сила, чтобы русских на колени поставить? Разве наши мальчишки зря воюют и кровь свою проливают, а?