– Кто будешь? Да из какой страны будешь? Мать и отец твои на имя кто? Как сюда, к воротам, попал?
– Зовусь именем Главк, из заморской страны. Матери-отца не помню, добрые люди воспитали и к делу пристроили. А прислан сюда неким незнакомцем.
– Как же ты моря переплыл, мосты миновал, неподкупную стражу подкупил?
– А никак не миновал. Повернул он меня трикраты, велел зажмуриться, а когда разожмурился – вот он уже и ты передо мной в воротах стоишь. Ты, кстати, на имя кто будешь?
– Никак не зовут.
– Как это никак? У нас всех как-нибудь да зовут. Бывает, и имя-то так себе, срамота, а все равно зовут. Рабам – и тем клички дают для удобства. Может, и ты раб? Что же мне с тобой тогда речи вести? Я и так, без речей пройду… Эх!
– Ну вот. Что, прошел? Или не очень? Ага, не больно-то прошел. У нас больно-то не расходишься. Болит лоб-то?
– Ой, болит. Кто же мне путь застит? Нету ничего. Может, тонкую бечевку натянули?
– Не бечевку. Никакую не бечевку. А валяется тут поперек дорожки одно словечко, оно и не пускает.
– Так бы и сказал, что заклято.
– Не заклято, а поперек лежит, пройти не велит. Ну что, берешь речи про раба обратно?
– Беру, беру.
– Нет, не так. Говори: не раб, не раб, но человек ворот.
– Не раб, не раб, но человек ворот.
– Вот так-то лучше.
– А что же ты мне имени назвать не хочешь?
– Нету имени. И не надо. Говори, зачем пришел.
– Пришел с товаром. Торговать пришел. Меняться, по-вашему. У нас товар, а у вас, говорят, купец.
– Где же товар? Не вижу такого. Руки пустые, ноги босые…
– В голове товар. Царю несу вашему.
– Царя у нас нет, а у нас вот кто зато есть: Держатель тверди да моря.
– И держит?
– Еще как держит. Топни-ка ногой. Не проваливается? Вот и хорошо. Держит, куда он денется.
– А у нас говорят: Калям-бубу землю держит на каменных руках.
– Глупости у вас говорят. Подумай сам хорошенько: как же может Калям-бубу землю держать, да еще море в придачу? А? Замучается!
– Не замучается, он бог.
– Не знаю, не знаю такого бога.
– Ну и плохо, что не знаешь. А вот если бы знал да приносил ему жертвы почаще, он бы к тебе мирволил. Не торчал бы тогда у ворот на солнце.
– Сплюнь. У нас про него, гадину круглую, не поминают, а если и поминают, так сплевывают.
– Как же так? Оно же священное. Оно же у Калям-бубу из пуза выскочило, а за ним два арбуза. Без него, говорят, никакой жизни нет, одна тоска.
– От него никакой жизни нет – это точно. То вскочит, то свалится, зараза.
– А вот есть страна, где река Нил. Там солнце сильно уважают и богом зовут.
– Дураки, вот и зовут. Знаем мы эту вашу страну. Нету ее больше.
– Как же нету? Три года назад оттуда купец приезжал, финики продавал. Его за это еще дети неразумные финикийцем дразнили, хотя никакой он не финикиец…
– Чего три назад проезжал?
– А три года.
– Какого такого года?
– Ты что, годов не знаешь? Калям-бубу не знаешь, счета годам не знаешь… Ну, я тебя обучу. Смотри: день прошел – кладем камешек. Еще день – еще камешек. У жены Калям-бубу на подбородке волосы растут, как у мужика. Их немного, правда: три сотни, шесть десятков да еще пяток. Последний волос она, чтобы красоту наблюсти, вырывает, да он через четыре года снова вырастает. Как раз столько дней в году.
– Глупости говоришь. Смотри: день прошел – кладу камешек. Ночь пришла – убираю камешек. День начался – кладу обратно. Ночь пришла – убираю. Вот так. Один камешек – один денек. За все про все.