Читать Трофей

Я плохо спала. Удивляться нечему — я в плену, и мой пленитель, чужак из племени, которое могло вызывать во мне только ненависть, спал рядом.

И ещё, потому, что его лицо я уже видела — в кругах, разбегавшихся по воде. Полгода назад. Тогда над лесом ещё стояла весна, и пение птиц заставляло думать, что и для меня — изгнанницы — всё ещё впереди.

Я спустилась из северных чащоб к Озеру духов — луна и ветер вели меня, и потому я отважилась задать Оракулу вопрос. Я хотела знать: найду ли когда-нибудь тех, кто примет меня. Тех, кому буду нужна. Тех, кто возьмёт меня с собой.

Я приблизилась к говорящему камню и опустила ладонь на нагретую солнцем поверхность, и раньше, чем кровь моя коснулась земли, сознание подхватил разноцветный вихрь, и тогда… тогда я увидела его лицо.

Контуры казались вырезанными из китовой кости самой искусной рукой. Кожа белой, как крылья снежного орла. И на этом лице, принадлежащем должно быть, духу зимней ночи — настолько оно было прекрасно и холодно — двумя искрящимися звёздами горели глаза.

Я повернулась на бок и посмотрела на чужака, лежащего рядом. Он походил как две капли воды на того, кого мне показала священная вода. Но он был живым, и я не знала — плохо это или хорошо.

Он был вовсе не тем, кому я хотела служить. И всё же… он был рядом. И он был готов меня принять. Оракул сказал: будущее твоё за рекой — и я пошла. Не знаю, отважилась бы я когда-нибудь покинуть свой лес, если бы не этот странный ответ? Впрочем, Оракулы всегда говорили так, что в советах их ничего не понять.

Ухнул филин, и тут же шелест листвы заглушил его голос. Я бы поверила, что кричит птица — если бы ему не ответило пронзительное кряканье утки. Опускаю лук и закрываю глаза.

Охотники Койдвиг Маур — Великого Леса — ищут зверя. Будут искать следы черного медведя всю ночь. Пристрелят и на рассвете запекут на костре первые куски. Так бывает всегда — или почти всегда: иногда медведь одерживает верх.

Хочется закричать в ответ. Дать знак, что могу им помочь. Но голос не слушается. Прикрываю глаза и стискиваю зубы. Больше я не ошибусь. По эту сторону реки нет такого клана, который взял бы меня с собой — даже если надо запасти мясо на зиму и бежать следом за стадами идущих на юг импал.

Меня зовут Альдэ. Наверное, это странное имя для эльфийки. На нашем языке «Альдэ» означает «ночь после жизни». Или просто — смерть.

Когда-то меня звали по-другому — Трвинсиэль фин Ратар Сарвейнел, что значило: Копьё, пронзившее Тигра, рождённое в клане Хранящих Север. И я всегда стояла у старейшины за правым плечом. Это было давно. Когда в Койдвиг Маур ещё был такой клан — Сарвейнел.

Впрочем, «давно» — понятие растяжимое. Кому-то две сотни лет - лишь миг, для кого-то год становится вечностью. Я из числа вторых.

В одиночестве время идёт дольше. Утром не понимаешь, зачем солнце осветило твой день. На закате, когда вершины деревьев и воды Гуиродит Ллин заливает алый, словно кровь поверженного хищника, свет, сердце заполняет странная пустота.

Между тобой и ближайшим живым существом лежит целый мир, лишённый жизни. То, что до соседней стоянки всего час пешего ходу — не имеет значения. Мир пуст, и ты знаешь: нигде тебя не ждут. Миру всё равно — проживёшь ли ты ещё день, проснёшься ли утром или станешь добычей тигра во сне. Пожалуй, только голодному тигру ты и нужна, и то не больше, чем горная коза.