Николай Фёдорович Ильмаков возвращался с пасеки. Не со своей, Ивана Лучкина, старого, ещё со студенчества, товарища. Вместе на истфаке учились, даже в институте пару лет в одном отделе работали. Потом Ваню жизнь закрутила, жена ушла, он в моря подался, потом ещё куда-то и вот, на пенсии осел на границе заповедника, завёл пчёл и качает «правильный» мёд.
А Николай каждое лето старается выкроить неделю от всех самых срочных и важных дел и едет к Ивану на пасеку. Конечно, за мёдом! Такого мёда на рынке не купишь. Флягу берёт на весь год.
Но и не только ради мёда едет в такую даль Николай Фёдорович. Манит сама обстановка таёжной заимки у шумного ледяного ключа под липами-великанами, почему-то кажущаяся романтичной работа по откачке мёда, когда ты, хоть и защищённый сеткой, работаешь в туче жужжащих насекомых, когда густой, золотой как смола мёд толстой колбаской медленно вытекает из медогонки и пластами, изгибаясь, укладывается в посудину… А вечерами у костра разговоры под медовуху, и можно никуда не спешить. «Эх, самому что ли пчёлами заняться? – подумалось Николаю Фёдоровичу. – Да куда там! Надо спешить в город, через неделю конференция, а тезисы ещё не дописаны».
Пыльная грунтовка на спуске с перевала кончилась. Николай Фёдорович вырулил на асфальт и добавил газу. Встречное солнце слепило. В машине терпко пахло свежим мёдом и пергой. Одинокая пчела, жужжа, билась в заднее стекло. Справа, за селом Сергушовкой открылась панорама речной долины с живописными скалами на противоположном берегу, а слева… Слева до щемящей боли знакомые очертания Шлыковского городища1! Крутые, почти обрывистые зелёные безлесные склоны сопки по гребню увенчаны хорошо заметным знающему человеку земляным валом, который четырёхкилометровой лентой опоясывает амфитеатр овального межсопочного пространства площадью сорок пять гектаров, в котором восемь веков назад жил средневековый город!