⇚ На страницу книги

Читать Великая ревность великой женщины (Екатерина II – Александр Дмитриев-Мамонов – Дарья Щербатова. Россия)

Шрифт
Интервал

Жесток гнев, неукротима ярость, но кто устоит против ревности?

Соломон Мудрый

– А вот сюда еще цветов бы, – сказала императрица и улыбнулась. Добрее и слаще этой улыбки трудно было что-либо представить!

«Старая дура! – подумала невеста и улыбнулась в ответ. – Господи, а мы-то думали… а мы-то тряслись… Было б с чего! Право, Сашенька порядочный простак, коли так робел! Да и я хороша. Думала, она от ревности с ума сходит… Все, все сточены зубы, не укусит, все стерпит, коли это стерпела!»

– Конечно, ваше величество, вы правы, сюда цветов непременно надобно, – проворковала она, с нежностью глядя на императрицу. – Только больше гирлянд нету…

– Ну так примите мою, – сказала та, откалывая от ворота платья шелковую белую гирлянду, усыпанную бриллиантами, среди которых мелькали нежные сапфировые глазки́. – Пусть она останется у вас на память обо мне.

– Ах, Господи! – Невеста едва не взвизгнула от восхищения. – Ваше величество чрезмерно добры! Столько подарков от вашего величества… и еще это…

– Позвольте, я сама приколю, – сказала императрица, и на ее губах появилась поистине материнская любовь. – Шпильку мне дай, – повернулась она к подружке невесты, фрейлине Марии Шкуриной. – Да не эту, что ж это за шпилька! Вот, вот, золотую!

Невеста наклонила голову, подставила волосы, тщательно уложенные причудливыми раковинками: куафера называлась marina и была криком моды.

– Осмелюсь сказать, длинновата шпилечка будет, ваше величество, – пробормотала фрейлина Шкурина.

Императрица бросила на нее быстрый взгляд:

– Ничего, ничего, мы ее покрепче… покрепче вколем!

И сильным движением вогнала шпильку в прическу.

– А-а! – заорала невеста. Почудилось, шпилька чуть не до середины вонзилась в голову.

Резко дернулась, пытаясь вырваться, но императрица не пустила.

– Больно? – спросила, но в голосе ее не было и намека на сочувствие. – Ну так терпи… Терпи, как я терпела! – И выпустила невесту. – Чего ж так кричишь-то? Напугала до смерти! Да хватит возиться, и так хороша, куда больше-то! Пора в церковь, небось счастливый жених ждет не дождется своей лебедушки.

И вышла из комнаты, даже не взглянув на ту, которую только что обряжала так заботливо, можно сказать, по-матерински.

– Маша, – чуть слышно шепнула невеста, хватая подругу за руку, – мне страшно! Она нам не простит, никогда не простит!

– Перес-с-стань! – прошипела фрейлина Шкурина. – Потерпи еще чуть-чуть. Обвенчаетесь – и с нынешнего дня ждет вас только счастье!

Фрейлина ошиблась. Молодые никогда, ни-ког-да не будут счастливы!

* * *

Закатилось солнце – любимый Сашенька Ланской умер! Одолели Геркулеса кантариды – шпанские мушки, которые он принимал в неумеренном количестве, только чтобы произвести впечатление на свою неуемную возлюбленную.[1]

Екатерина чувствовала свою вину («Загнала, загнала в гроб мальчонку, старая сластолюбица!») и поначалу света белого не видела. Казалось, что и самой только и осталось, что лечь в могилу. Но в том-то и дело, что она никогда старой себя не чувствовала, слово это ненавидела, а если и повторяла его порою по отношению к себе, то лишь для того, чтобы лишний раз убедить и себя, и окружающих: душа женская постареть не может. Внешние изменения? Ну так и что, даже самые лучшие розы вянут, но все же сохраняют свой аромат. Вон, горкой насыпаны в вазе сухие лепестки, а наполняют они воздух тончайшим благоуханием – не так ли и дама в летах распространяет вокруг себя тонкое очарование?