С холма они увидели безбрежную чашу леса. Чёрные пики слились с чёрными небесами. Уже всюду разлилась ночь, и остался только мазок голубики на горизонте, куда ушло солнце, да охваченная костром поляна у подножья холма.
Великаны рогатые, карлики косматые, лещины и навки – тени ломались в хороводе на медовой траве, на красных стволах. Но трое парней, глядящих с холма, знали, что там, в душистом хвойном дыму пляшут никакие не навки, а их заветные девицы.
Любор широко улыбнулся, заметив белые цветы калины на голове одной – это она, его Малинка. Она сегодня днём рвала калину, он видел в селе. За плечо его потряс Витко, и потащил назад.
– Отпрянь, заметят! Ишь как зубы блестят!
Любор одурманенно глянул на друга – Витко переживал, но тоже улыбался. Наверное, и его белобровая Полеля, дочь кузнеца, тоже там, на поляне. Сегодня, в ночь на молодых русалиях, что перед Купалой, все девицы из их села должны там быть. Разве что у кого запретный день… Он нахмурился, отгоняя эту мысль: а вдруг запретные дни у его Малинки? Нет, не может быть!
Позади них захрустел ковыль – на холм поднялся грузный и мощный Горазд. Он тяжело дышал, но так же скалился, и глубинно рычал, исходя краской. Отерев пот с первых усов, он высунул язык и будто облизал небо перед собой.
– Вон они, сладкие наши, – пробасил он.
– Да тише ты! – шикнул Витко, – Заметят, разбегутся.
– Ну и как пойдём их ловить? – спросил Любор.
– Ты иди слева, где дубрава, ты, Горазд, тут постой, а я обойду с той стороны и на тебя их погоню.
– Ух, сладкие, – Горазд как не слышал его и только чесал вожделенно сырую от росы и пота грудь.
– Я начинаю гнать, ты помогай, а ты жди ловить. Всем ясно? – спросил Витко.
Любор кивнул. Он знал, что Витко, хоть и смерд, но умней княжичей, хоть мал да чёрен, а ума, что у князя сума.
Это Витко предложил соху гнуть, чтоб землю с борозды отваливать, да старики его измышление не одобрили. А ведь как славно было бы пахать с таким отвалом!
Это Витко от людоедов придумал башню на холме поставить, но жрецы не позволили, чтобы дома выше идолов тянулись. Однако он, сын княжий Любор, всегда с Викто согласен был. Вот как и нынче, чтоб девок загонять с поляны – прямо к парням в объятья.
А то ишь – расплясались – веселился Любор, поглядывая на поляну, и уже бежал с холма. На той стороне за кустами видел он, как Викто скачет вниз, как вихляет руками, плечами вскидывается. Ясное дело, юродствует, язык наружу, чует женский дух за версту. На холме, под огромным – из цельного дуба – идолом Перуна, притаился тёмный бугор – Горазд. Тоже храпит конём, уже и бес в него вселился. Любор впервые шёл к девицам, и переживал, что не сумеет должным образом и в себя впустить беса, чтобы тот помог ему не ударить лицом в грязь.
Интересно, какая она, Малинка, на ощупь? – веселился Любор, – жилистая и берёстая или тёплая, как вымя, что палец в ней утонет? Глазами щупай-трогай, а воздух мешает. Пальцем бы, губами…
Он уже ступал в дубраву и шёл легко без хруста и шелеста. Изок, первый месяц молодого лета, не колосил леса матёрой крапивой и осокой – как специально для свободы утех готовил чистые ложа под каждым деревом. И только комары со влажных топей одолевали.