Минут за десять до моей гибели ко мне приблизился специальный агент Вадик Офицеров и сказал на ухо: «Игорь, я описялся. Только никому не говори!» Со стороны специального агента это был знак высшего доверия.
Если вам приходилось уже слышать о высадке первого человека на Венеру, об исчезновении чулок Люды Марченко и о результатах войны Алой и Белой розы, то это наших с Вадиком рук дело – мы этим занимались по-честному каждый день после «тихого часа». И в любом случае Вадик держал марку спецагента. Он, допустим, находил на земле пуговицу или окурок, смотрел в увеличительное стекло и проницательно сообщал: «Ну-ну». Мог ли я не восхищаться такой личностью?
Мне было неполных шесть лет, ему – шесть полных. В то утро, совсем не умея плавать, мы стояли по горло в реке, прыгали на месте, и он имел полное право описаться прямо в реку от радости. А через десять минут я погиб.
Излагаю вкратце хронику событий.
Две юные воспиталки ни свет ни заря пригоняют на пляж подготовительную группу детсада, дают команду «купаться!», а сами быстренько уходят заниматься личной жизнью, которая ждёт поблизости и пьёт пиво.
Дурея от счастья, мы толчёмся табунком посреди зелёной реки.
Река, совершенно безлюдная, занятая собой, уносится под мост, под уклон, куда-нибудь в заграничные страны. Девочки смеются и визжат как резаные. Спецагент сами знаете что. Вода на бегу толкается, подпинывает под коленки, вынимая галечное дно из-под ног.
Я только что взлетал спроста над уровнем восторга – и вдруг остаюсь один внутри огромного мутного изумруда. Там нет никого и нельзя дышать. Мне ещё смешно, я ещё пытаюсь нащупать гальку ногой. Но там даже нет верха и низа.
Проходят неописуемо долгие годы до того момента, как я нахожу себя в полном безразличии с открытыми глазами среди этой текучей зелени. Мне уже всё равно – всё одинаково зелено. Не двигаться даже приятно, когда тебя несёт и крутит, как ветку. Я вижу свою любимую младшую сестру, вечно сопливую хныкалку, мама заплетает ей косички. Наконец, я вижу сквозь воду чей-то белый купальник, худые белые ноги – они-то зачем здесь? – и с разлёта врезаюсь лицом в бедро воспиталки.
Она стояла в воде по грудь, умывая злое заплаканное лицо.
Кроме неё в этой части русла – по всей ширине реки – больше не было ни души. Я мог промчаться на полметра левее-правее и в сладком своём безразличии уплыть под мост, под уклон, в совсем заграничные страны. Она могла не выдёргивать меня на воздух и на свет, а с брезгливым ужасом, как утопленника, оттолкнуть.
Такую ничтожную вероятность жизни честнее было бы назвать невероятностью.
Уже на берегу из меня выливается примерно полреки.
Одна воспитательница глядит на другую страшными, дикими глазами, прижимая ко рту указательный палец. Плюясь и кашляя басом, как подобает морскому волку, я снова иду к воде, в сторону табунка. Здесь главное не опозориться.
– Это круто, – говорит спецагент Вадик. – Я так не умею.