Читать Чего не хочет женщина (Сборник)

– …а второй врач, который покрепче, говорит: зачем, мол, на него анестетик переводить, давай так резать. А я на животе лежу, руки и ноги связаны, в рот рулон бинта вставлен, только мычать могу. Чувствую, они мне всю нижнюю часть спины йодом смазывают.

– А йодом-то зачем?

– Для обеззараживания, наверное. Страшно – жуть! Первый берет скальпель, подносит его к свету и морщится. Маловат, говорит. И берет он другой – вот такой ножище, мой дядька в деревне таким кабанов одним взмахом заваливает. А тут еще из двери мужик в черных очках высовывается и спрашивает: скоро, мол? А то клиент уже заждался, надоел ему гемодиализ, и самолет на всех парах стоит. А врачи ему хором: дверь закрой, здесь стерильность! И друг с другом советуются, может, не одну, а обе почки вырезать, так сказать, на всякий случай, потому что донор уж больно удачный – и молодой, и непьющий, и никакой наследственной отягощенности не выявлено.

– А кто донор?

– Да я и есть донор! Представляете, каково мне это слышать? Но что я могу поделать? Только зубами скриплю. И тут чувствую, как лезвие к коже прикасается. Боль адская, терпеть ее никаких сил нету. А я даже по-человечески орать не могу, рот ведь забит. И начал как червь на крючке дергаться всем телом. А они – один надрез неверный, другой. По мне кровь льется, щекочет бока. Можно сказать, у меня агония началась, только жизнь на уме, каждая клеточка тела вопит о пощаде, жить хочет. Не знаю, как мне удалось вытолкнуть кляп языком, и я как взвою: «Садисты! Вы хоть одну почку мне оставьте!» А этот, который здоровый, бац меня кулаком по затылку и отвечает: заткнись, мол, гусь рождественский, пока мы тебе еще и сердце не вырезали; сам пожил, дай другим пожить, вон какая очередь за свежими человеческими потрохами выстроилась – кому почки нужны, кому селезенка, кому желудок, кому сердце, кому кожа…

– Ужас, – пробормотал водитель, невольно сбавляя скорость. Ему расхотелось лихачить. Он вдруг представил себя лежащим на операционном столе.

– Не то слово, – покачал головой Клим. – И таких случаев сотни и тысячи! Приходишь на обычную диспансеризацию, тебя отводят якобы на УЗИ, там делают якобы обезболивающий укол, после чего вырубаешься и спишь несколько часов крепким сном. А просыпаешься в реанимации и с одной почкой. Что? Как? Почему? А какая-нибудь смазливая медсестра, поправляя тебе подушечку, тихо мурлычет: «Ах, как вам повезло! Мы обнаружили у вас инсуломигематолический нефрит в последней, разлагающейся стадии, и только экстренное удаление почки спасло вам жизнь». И выходит, что ты еще им должен «штуку» баксов… Нет, я после того случая зарекся в больницы и поликлиники ходить. И квасить начал, как последний сапожник, чтобы никто не смотрел на меня как на потенциального донора, не отягощенного пороками.

– А чем кончилось-то все? – нетерпеливо произнес водитель, прижимая «КамАЗ» к обочине, чтобы желтая, как лимон, «Ока» смогла его обогнать.

– Чем-чем, – безрадостно ответил Клим. – А фиг его знает чем. Очнулся я уже в палате. Под ребром шрам. Через два дня меня выписали.

– А почка на месте?

– А кто ее знает! Я ж посмотреть не могу. Плохо, что когда эти эскулапы меня резали, то задели какой-то блуждающий нерв, и теперь меня постоянно мучает энурез. Матрацев и простыней не напасешься. Пробовал памперсами пользоваться, так только за месяц у меня двести баксов на это удовольствие ушло. Теперь сплю над ванной в гамаке. А что еще делать? Вся жизнь наперекосяк…