Читать Учитель русского
– Вот те и гуфанитафный лагефь, – едва переводя дух, выдавил Вадим Завалов и схаркнул красную слюну.
В плевке виднелись два осколка. Завалов ощупал языком зубы, потом полез в рот руками. На вставные перейти он рассчитывал поближе к восьмидесяти. А тут, стоя на четвереньках и привалившись боком к выщербленной стене, неожиданно сообразил, что до старости нужно еще дожить. Футболка прилипла к спине. Голова казалась чугунной.
– Ай да Пал Сергеиф, ай да молодеф! – бубнил Вадим Завалов, роняя кровь из разорванной щеки. – Недельху, гофорите? Сволотщь… – Попытался встать, поморщился на чьи-то рыдания и бросил, не оборачиваясь: – Сказы им, чтоп заткхнулись, а?
– Ч-что г-говоришь? Н-не понимаю! – откликнулся трясущийся голос.
Завалов прикрыл глаза. Сплюнул скрипящий на зубах песок и прижал щеку ладонью. Заговорил, чеканя каждый слог:
– Сделай так, чтобы стало ти…
Но тут заткнулись все: на полуслове, на полувсхлипе. За выбитыми окнами слышались быстрые шаги.
«Может, не поздно свалить?» – подумал Завалов три часа назад.
Выжженные просторы под брюхом «вертушки» сменились квадратами развалин. На засыпанных мусором улицах копошились тощие, покрытые коростой собаки.
Отсек трясся, будто вертолет собирался развалиться в воздухе, и гремел так, что от звукоизолирующих наушников было мало толку.
– Я слышал, там сразу заявление писать надо, чтобы пневматику выдали! – раздался в ушах веселый голос соседа.
– Зачем? – удивился Завалов.
– Ну как? Собаки голодные! И обезьяны! Тоже!
«Какие обезьяны? Тут что, леса где-то повырастали?» – успел подумать Завалов. Все понял и с изумлением уставился на шутника.
Даже самые храбрые студенты, активисты и массовики-затейники, кто на перевалочной базе трепался про важную миссию и взрослые, сознательные поступки, теперь притихли. Восемь мальчиков, три девочки, не старше двадцати пяти, в куртках с красными нашивками. На пыльных физиономиях одно и то же: «Что я тут делаю?»
С высоты лагерь напоминал шмат мыльной пены. Граненые полусферы на фоне городских руин, покрытых оспинами от осколков и пуль. У шлюзов – очереди и горы хлама. Вперемежку белые и темнокожие, пропитанная пылью униформа и грязные обноски. Ревущие дети, взрослые с пустыми глазами.
Начальник лагеря Кузнецов напоминал здешние руины. Немолодой, с высохшим и почерневшим от ветра лицом. Глубокие морщины походили на трещины в глиняной маске. Потертая форма с выгоревшими крестами медицинской службы. Неприязненный взгляд.
– Завалов, Вадим Иванович. Проектирование систем невербальной передачи информации, – читал Кузнецов, щурясь на экран планшетника. – Аспирантура, второе высшее, почти закончил, четыре всесоюзные выставки, международный проект. Ну надо же! Военная кафедра, курсы, допуск… Указано, что на должность преподавателя. Ты что здесь преподавать собрался?
Завалов достал из рюкзака картонную папку.
– Понимаю, кем вы меня считаете, Павел Сергеевич, но я изучил все, прежде чем подать заявление. Я работаю над инновационным проектом…
Кузнецов нетерпеливо вырвал из рук пачку распечаток. Пролистнул, задержавшись на таблицах. Усмехнулся.
– Ты что, дурак?..
Вадим Завалов сделал вдох и даже успел открыть рот; Кузнецов вскинул руку.
– Есть такие, кто от сытого житья-бытья дуреет и отправляется на поиски смысла жизни. Кажется им, что только в говне по горло, героически превозмогая ради высоких целей, можно прожить стоящую жизнь. Юношеский максимализм, понять можно. А есть другие. Этим отметку о гражданском участии в личное дело подавай, строчку в биографии и значок на лацкан…