Читать Игра с отражениями (оборванная исповедь)
Фантастическая повесть
Перевод с эсперанто Владимира Гончарова
…А ведь я знал, что так и получится. Почти наверняка знал. И на что же я надеялся тогда, когда на всё это пошёл? На то, что у Дианы каким-то чудесным образом возникнут воспоминания, которых у неё никак не могло быть, прорежется, прорастёт память о нашем с ней (или всё-таки не с ней?) общем прошлом?
Сам. Сам я загнал себя в этот угол, где теперь схожу с ума от бешеной ревности и обиды, в сущности, не имея права ни на то, ни на другое. Вот, умом всё понимаю, а сделать с собою ничего не могу! Больше того, я всё время ловлю себя на пакостной мысли, будто Диана каким-то образом виновата в том кошмаре, который твориться у меня в душе. Вот уж это – вовсе ни в какие ворота! Ничего такого она за собою чувствовать не может. С какой, к чёрту, стати ей себя винить?
Она по документам моя дочь. То, что лишь по документам, – знаю только я. Ну, наверное, ещё те знают, кто эти документы тогда, почти восемнадцать лет назад, фабриковал. Если они ещё живы, эти люди. И если, конечно, помнят. Что вряд ли. Помнить об этом, кроме меня, никому не нужно. Незачем. Ну, разумеется, и Диана ни о чём таком даже не подозревает. Я для неё отец – и точка. Самый обыкновенный такой папашка: довольно заботливый (что хорошо, поскольку даёт средства к относительно беззаботному существованию), в меру занудливый (что тоже хорошо, именно потому, что в меру), но иногда (что плохо) излишне достающий своей отцовской, как она думает, любовью и родительской, как ей представляется, ревностью по отношению к её первым девичьим увлечениям.
Чёрт бы подрал этот инстинкт продолжения рода!
Поначалу, когда она была совсем маленькой, мне всё казалось, будто до этого очень далеко. Точнее, мне было легче, когда я так думал. В этом отношении я сам поступал, как малолетка, и просто гнал от себя мысли о будущем. Знаете, так ребёнок обороняется от опасности тем, что зажмуривает глаза и прячет лицо в собственных ладонях.
Но, прячь – не прячь, а время-то идёт. Я бы даже сказал, с присвистом несётся мимо…
В общем, когда ей исполнилось четырнадцать лет, появился первый мальчишка, которого она стала воспринимать не только как компанию для игры в песочнице.
Я испугался! Я сорвался с места, сдёрнул посреди учебного года из школы Диану, и мы перебрались в другой город. Чем-то я ей это объяснил… какими-то серьёзными взрослыми делами… Наврал, в общем, но нужного результата добился: первый «Ромео» довольно быстро вылетел из её головы. И не удивительно. Чувство, чтобы стать прочным, должно иметь время укорениться, развиться, а я не намерен был этого допускать.
Мне показалось, что я нашёл способ оградить Диану ото всех этих пугавших меня влюблённостей, и за последние три с небольшим года мы с ней четыре раза меняли места жительства, находя себе пристанище в разных концах Европы. Но мальчишки, будь они не ладны, обнаруживались везде – в любом городе и в любой стране. Наверное, от них нельзя спрятаться и в Антарктиде.
И вот теперь, будьте любезны, – некто Сташек! Имя не важно. Где-то он мог бы называться Луисом, или Рихардом, или Васей каким-нибудь… Без разницы. Важно то, что отделаться от него тем же простым способом вряд ли удастся. Диана выросла. Она учится на филологическом факультете Краковского университета и запросто может сказать мне: «Не поеду!» И ведь не поедет. И я ничего не смогу сделать. Если, конечно, эта Диана – та самая Диана. Но я же не слепой, – конечно, та самая.