Почему-то Суслин оказался на симпозиуме по молекулярным основам наследственности, хотя его никто не приглашал, да и не мог пригласить, так как Суслин наследственностью не занимался.
Симпозиум проходил в академическом пансионате под Москвой. Новый шестиэтажный корпус по пояс вылезал из соснового бора, плавно сбегающего к реке. Вечером теплые желтые окна казались окнами парохода, плывущего по синему сонному морю.
В тот февраль выпало много снега, и лыжники допоздна реяли вокруг дома-корабля, пронзая высвеченные на секунду круги света от высоких фонарей или квадраты окон, рядами лежащие на снегу.
Возрастом участников симпозиум был молод, и даже солидные корифеи старались соответствовать общему его духу – теряя равновесие, скатывались с исполосованного лыжнями склона на лед реки, лепили снежки из рассыпчатого снега, танцевали до утра в зале под крышей, у сдвинутых в сторону столов для пинг-понга, уступая солидный бильярд бородатым аспирантам, цепляли на лацканы самодельные круглые значки с изображением слона на велосипеде с надписью «Ну и что?».
Заседания шли в кинозале, где над экраном висел длинный плакат: «От ложного знания к истинному незнанию!» Во всем подчеркивался современный дух дозволенного академического скепсиса, интеллигентского подшучивания над слишком серьезными проблемами и яростной преданности еще не апробированным постулатам. Улыбайтесь, утверждал слон на велосипеде, если не хотите рехнуться, взвалив на плечи ответственность за потенциальное коварство генной инженерии.
Суслин выборочно ходил на заседания, вопросами рвался к скандалам, но скандалов не получилось, потому что после первой же стычки с Траубе Суслину была отведена в этом улье сота залетного склочника, и даже дельные и колючие его реплики и вопросы принято было выслушивать с улыбчивой вежливостью и демонстративно игнорировать – не от излишнего снобизма, а от того, что они, очевидно, диктовались неумным желанием хватать клыками за штаны и беспрестанно напоминать человечеству о том, что острый и едкий ум Суслина не угас, а зубы еще крепки.
Когда Лера Данилевская из Института экспертизы, скорее милый и приятный гость, чем полноправный член этого сообщества, спросила Траубе, откуда этот Суслин, тот красиво пожал мускулистыми плечами, обтянутыми тесным свитером, и сказал:
– По-моему, он нигде сейчас не работает. Кто-то говорил мне, что он преподает биологию в техникуме. Что равнозначно пенсии.
Траубе говорил о Суслине со снисходительностью восходящей научной звезды, которая успевает сиять и в альпинистских лагерях, и на теннисном корте, не говоря уж о спонтанно родившемся комитете по организации гигантского пикника.
– Он избрал себе незавидную роль стареющего анфан террибль. Умудрился за двадцать лет поработать во всех мыслимых и немыслимых институтах и ни из одного не ушел без скандала.
– Он талантлив?
– Ах, Лерочка, и почему прекрасных дам так тянет к неудачникам?
– Значит, все-таки талантлив.
– Я не говорил обратного, – попытался ревниво насупиться Траубе, но в ревнивцы он не годился, не его роль. – Но если талант как-то связан со служением людям, то Суслин бездарен.
В этот момент Суслин брел неподалеку с видом опозоренной девушки, которая осмелилась явиться на бал и ловит обнаженной спиной злобный шепот светских кумушек.