Шаг. Другой. Оглянулся.
Оказалось: во вчера я ступил…
В лучах Времени Света вижу лица людей.
Как много их было! За руки держатся крепко они!
Поколенье одно другому лампу-знания Свет-передавали исправно.
Там, вдалеке видится мне Гермес Трисмегист… Слышу слова:
«Дом наш – не Земля, но Свет.
На Земле – смерть, в Свете – бессмертие…
Раскайтесь, измените свой Ум…»
Лица и лица, светлые лица…
«Ян Гус…
Джордано Бруно!!!»
В одежде еретика и колпаке
притянут цепью железной к столбу и,
вдобавок еще, туго – мокрой веревкой…
Столб и поленья вокруг.
Лишил трибунал священника сана,
от церкви его отлучил.
На суд передали, поручив подвергнуть
«милосердному наказанию без пролития крови»
что значило сжечь и живым.
Судьям Бруно заявил:
«…СЖЕЧЬ —
НЕ ЗНАЧИТ
ОПРОВЕРГНУТЬ!»
Из улочек узких спешат зрители,
Словно воробушек стайки:
Интересно, ведь, видеть как на костре
Человека сжигают…
Джордано над дровами стоит,
К которым палач подносит огонь…
Поленья, треском спорым
Перекидывают пламя друг другу…
Дым к верху рванулся.
На мгновенье толпу скрыл от него…
Затем снова видит зевак…
Там же монахи: распятья в руках
И индульгенций листки…
«А, может вижу людей?
Веревка сохнет и все крепче
Болью впивается в тело мое…»
Философ, поэт смотрит в лица пришедших и слышат они:
– Добровольно мучеником я умираю!
Знаю: душа моя, со вздохом последним, в рай вознесется! Знаю…
Желто-красные огоньки
В стремительной пляске
Все выше крадутся…
Клубы дыма коснулись лица…
«Говорить не могу, а мысли живут…
Нет страха во мне.
Рабы тела, чрева и похоти, страсти…
Создали и превратили церковь в средство наживы…
Я утверждаю Единство всего и победу Добра…»
Ветра порыв дымом теплым коснулся лица…
«Люди исчезли на миг…, но куда? Они в темноте?
Вот, снова вижу их вдалеке…
Радостно мне: творения Духа, ведь, вечны…
Ногам стало жа-а – рко…, горят…
Взойдут мои семена: книги, слова, поступки остались.
Я – счастлив и великая радость ликует в душе.
Сколько нас было и будет еще…
Дрались, восставали, сражались —
Не пресмыкались, мы – не рабы»
Красный жар огня, будто пробует на вкус одежду его.
Тут же, нехотя лизнув, прозрачно-желтые язычки разом,
Жадно прилипли к нему, тело учуяв…
«Жарко и душно… Люди, вас вижу.
Черная темень кругом…
Я, словно ослеп. Шагаю.
Вперед, к вам руки тяну,
Но черная ночь в глазах и вокруг.
Меня ослепили? Меня или вас?»
Новый дыма порыв…
Растоптана Правда…
Дивно-волшебная птица прижата к земле,
Втоптана в грязь и затем – на костер…
«Вы, кто видите все, вам не больно?
Сердце не рвется вон из клетки-груди?
Мерно, как сытый петух, клювом стучит?
Придете домой, как в нору забьетесь..,
А ложка с супом в руках не будет дрожать?
Указано вам смирно стоять, рабски покорно,
В черной и злой тишине…»
Пламя и дым пышут жаром все выше…
Ветра порыв сбил пламя с плеча,
Но так же костер шевельнул и тот загудел…
Резвей полыхание, пляска огня.
«О! Тело горит.
Но! Мысли в правде, слова и идеи – живут.
У всех, кто проснулся, единый был путь,
Мы в братстве едины.
Как мал человек: столько веков растешь,
Но выше постели, стола подняться не можешь…
Стряхните цепи рабства с мыслей своих.
Не знаете их?
Спите в вязком болоте тепла и сытости слабой?