Читать «Всё не так, ребята…» Владимир Высоцкий в воспоминаниях друзей и коллег

Составитель сборника Игорь Кохановский и «Редакция Елены Шубиной» благодарят журналиста и исследователя творчества В. С. Высоцкого Марка Цыбульского за предоставленные материалы с сайта http://v-vysotsky.com/, Всеволода Ковтуна за материалы с сайта http:/otblesk.com/vysotsky; Валерия Перевозчикова за предоставленные тексты интервью, Юрия Голигорского за беседу с А. Д. Синявским, Динский историко-краеведческий музей за предоставленные фотографии из личного архива Евгения Люцко.

В СССР выход сборника «Такой-то в воспоминаниях современников» был знаком окончательной канонизации. Появление книги в серии «Литературные мемуары» – одной из самых востребованных в застойные времена, поскольку обывателю в литературе интересны именно бытовые частности, а обывателями тогда были почти все, – доказывало, что гений признан еще и эталоном человеческой порядочности, идеологической выдержанности, личной последовательности. Конечно, в этих сборниках печатали только то, что гения украшало, воздвигало ему мавзолей (несколько более откровенные свидетельства можно было найти у Вересаева, в сборниках мемуарных фрагментов о Пушкине и Гоголе, – но их регулярно критиковали за методологическую некорректность). То, что теперь выходит фундаментальный сборник мемуаров о Высоцком, – как раз и есть признак такой канонизации, полного забронзовения; но, как всегда у Высоцкого, есть нюансы.

Во-первых, в этом сборнике случаются свидетельства вроде «А меня Том Сойер однажды здорово поколотил» (если помните, на мнимых похоронах Тома такое могли сказать о себе почти все присутствующие). Высоцкий далеко не всем авторам этого сборника говорил добрые слова, далеко не со всеми охотно встречался, а откровенен и вовсе был с единицами. От некоторых он отделывался заведомо невыполнимыми обещаниями, другие просто были ему в тягость, и вообще видно, что чем дальше, тем меньше он хочет общаться с кем бы то ни было. Он устает быть равным себе, и издержки этого статуса – во многом искусственного, но что делать, если с личной совестью у людей напряги, – обрушиваются на его ближний круг. Поздний Высоцкий – Высоцкий страшно раздраженный. Оно и понятно: в условиях, где почти ничего нельзя сделать и даже искусство уже не спасает, единственным возможным образом жизни становится саморастрата, сжигание свечи с двух сторон. Почти все заметные и одаренные люди конца семидесятых – начала восьмидесятых заняты самоуничтожением, а их пытаются удерживать; естественно, их это бесит. Это может быть алкоголь, как у Даля и Высоцкого, а может – лихорадочный бешеный труд, как в случае Трифонова; иногда суррогатом смерти выступает бегство, как у Аксенова или Тарковского, который, впрочем, долго там не прожил. В таких ситуациях человек всегда один, спасители только мешают. Воспоминания о Высоцком выявляют то главное в нем, чего мы, может быть, не чувствовали: несовместимость его статуса с жизнью, постоянное негодование от двойственности и фальши этого статуса. Кумир миллионов – он страдает от тысячи бытовых унижений, вынужден пить и есть с начальниками, которые в любой момент могут его посадить за левые концерты или регулярные аварии; вырываясь за рамки всех правил и самого земного притяжения – он обязан быть дисциплинированным актером, сниматься, играть спектакли, выслушивать претензии; завоевав весь мир и получив доказательство своего признания в Париже и Голливуде – зубами выгрызает визы и задыхается под все более липкой опекой органов. Главное же – он все больше ощущает себя заложником этой репутации: как хорошо было, когда его слава – после «Вертикали» – только начиналась! Тогда он был сочинителем веселых или серьезных песенок, одним из многих; но выморочная, больная, замкнутая ситуация семидесятых превратила его в борца и светоч. И вот ему ничего нельзя, а при этом многое можно: поклонники негодуют – какой же ты борец, когда на «мерседесе» ездишь, из заграницы не вылезаешь? Где ты искренен – в военных своих песнях или в притчах вроде «Тот, который не стрелял»? И почему ты молчишь о нарастающем маразме, и почему ты вообще все меньше пишешь нового? (А что нового в этот момент пишут остальные? Главным образом автоэпитафии вроде «Жука в муравейнике».)