Молодой голос то ли запинался от робости, то ли давился от смеха. Наивность или провокация? Перед каждой премьерой Лизу осаждал этот бестолковый, не обученный азам профессии, зато весьма нахальный молодняк. Нынешние журналисты писали обо всем подряд – о пивных фестивалях и светских вечеринках, о клубах садомазохистов и церковных праздниках – и, конечно, обо всем писали одинаково скверно. Им приходилось разъяснять простейшие вещи. Чем, например, отличается ее колоратурное сопрано от меццо. Что такое пюпитр, какие оперы написал Вагнер. Они же слушали вполуха, а потом просили рассказать о личной жизни. Она повторяла всегда одно и то же: дружная семья, муж – консерваторский преподаватель, дочь учится за границей.
– А что вы можете рассказать о К.? Говорят, с ним очень трудно?
– Конечно, трудно, как и со всяким гением.
На этом Лиза обычно заканчивала интервью.
Гений, светский лев, талантливый администратор, избранник фортуны, К. соединял подлинный, неразменный дар с умением устроиться по высшему разряду. Слухи о его любовных похождениях циркулировали из одной бульварной газеты в другую, но в каждой из сомнительных историй с уводом чужих жен и оглушительно дорогими подарками К. выступал верным рыцарем, витязем в тигровой шкуре, принцем на белом коне.
Лишь она да немногие приближенные были свидетелями истерик, рыданий, пароксизмов творческой импотенции. Только она замечала признаки расстройства сознания, уже два или три раза случавшегося с ним посреди банкета, после бокала сухого вина, или во время перелета с континента на континент. Для посторонних он был воплощением душевного здоровья и практицизма.
Лиза знала его насквозь, вернее, чувствовала всем своим существом, словно их души были заполнены одной перетекающей субстанцией, как сообщающиеся сосуды. Влюбленность, страсть – высокопарные слова давно уже исчезли из их обихода. Соединенные одной кровеносной системой сиамские близнецы не нуждаются в словах. До последнего времени ей даже в голову не приходило, что кто-то чужой может вторгнуться в эту близость и нарушить привычный обмен веществ. Его семья, дети, случайные романы, большей частью выдуманные репортерами, так же как и ее взрослая дочь и так и не повзрослевший консерваторский муж – это был только фон для главных событий. Как подставной пейзаж в окне машины, на заднем сидении которой герой и героиня заключают друг друга в объятия. Две головы, два сердца, две пары рук, и никаких третьих лиц за исключением шофера, который не появляется в кадре.
– Елизавета Григорьевна, – напомнил о себе корреспондент. Она заставила его повторить просьбу. Двойное интервью перед премьерой, задание редакции. Две главных женских партии. Она и новая прима.
– Значит я – старая прима? Или меня уже списали во второй эшелон?
Репортер спохватился, предъявляя нелепые, школьные оправдания.
– Допустим, – перебила она, – я не возражаю. Но у меня катастрофически нет времени. Позвоните в пресс-службу. Возможно, завтра, в перерыве между репетициями. Ничего не могу обещать.
Он еще благодарил, она уже давила пальцем на кнопку телефона. Костюмерша внесла в ее гримуборную костюм для финальной сцены, даже на вид тяжелый, неудобный, стесняющий шею гигантским веером-воротником. Образчик безвкусицы молодого выскочки, модного столичного шарлатана.