Широкий длинный коридор пустовал, словно ещё не открытая земля. Из больших окон струился солнечный свет, убаюкивая и без того сонливую безразличную ко всему тишину. Ещё три минуты можно наслаждаться упоительным забвением и думать, что прикасаешься к необъятному дневному светилу, проводя пальцами по игривым солнечным зайчикам на отдающей прохладой стене. Но это время убегало немыслимо быстро. С каждой секундой его становилось всё меньше и меньше, пока совсем ничего не осталось. И вот когда последние секунды истекли, прозвенел звонок. Тишина растворилась… или затаилась ненадолго в углу, невозмутимо наблюдая, как все двери словно по приказу распахнулись, после чего школа на целых десять минут погрузилась в хаос.
Приветствуя очередную перемену облегчёнными вздохами, школьники, не собираясь тратить своё законное время ни на что другое, кроме активного отдыха, покинули душные классы, с лёгкостью забывая всё, что было сказано за сорок пять минут скучного урока. Вся эта шумная толпа, выбегая в коридор, не замечала то упоительное безмолвие, в котором порой так приятно раствориться, безжалостно прогоняя его визгом и топотом…
Дверь одного из кабинетов открылась позже остальных. Недовольные ученики наскоро записывали домашнее задание, уже не слыша ничего из того, что говорил учитель. Агата за два года так и не научилась быть строгой, поэтому обречённо вздохнув, умолкла, надеясь на сознательность своих подопечных. Чтобы её не снесли, она присела за стол. Заглянув в классный журнал и не найдя в нём ничего интересного, Агата принялась наблюдать исподлобья, как десятый класс торопливо собирался и так же торопливо, почти строем, выбегал из кабинета. Пока она была занята своими наблюдениями, журнал уже кто-то успел умыкнуть прямо у неё испод носа. Обнаружив это, она почти не удивилась, хотя привыкнуть к такой суматохе не могла. Почувствовав усталость и радость, что четыре урока позади (хоть в чём-то она похожа на своих учеников) Агата закрыла глаза. Но всё ещё доносившийся до её слуха шум заставил открыть их снова. Осмотрев практически пустой класс, она остановила взгляд на Ане Росиной, по-видимому, никуда не спешившей в отличие от своих сверстников. Копошась, нарочно или потому что была такой от рождения, девушка медленно складывала книги и тетради в сумку, потом ручки, карандаши… Такая медлительность раздражала, но Агата догадывалась, что Аня всего лишь хотела уйти последней, раз первой не получилось.
Когда их глаза встретились, Аня тут же отвернулась. Кое-как поправив хвост, она, опустив голову, направилась к выходу. В этот момент одноклассник обогнал её, толкнул, и, словно не заметив, пошёл дальше. Аня промолчала. Но Агата не смогла:
– Костя! Ты не видишь, куда идёшь?
Парень остановился, повернулся, устремив на молодого педагога мутные глаза, отчего Агате стало не по себе. В них отчётливо читалось безжалостное призрение ко всем и ни единого намёка, что именно сформировало такое сногсшибательное мировоззрение. О том, что Константин Тулин не имел серьёзных увлечений и мало-мальски полезных занятий, Агате было известно, но о последствиях такого абсолютного безразличия она задумалась только сейчас.