Читать Первая женщина
Среди многоярусных елей, вершинами уходящих в синеву неба, и горячих пятен солнца на травах и мхах, вдруг обернулась, прищурилась – быстрый взгляд искоса!
Рыже-зеленые узкие глаза у нее, под мочками ушей стеклянные серьги, переливчатость которых делает искристую зелень в ее глазных щелях еще более яркой, брови вразлет, чернее сажи. И это при том, что на голове волосы светлы до белесости.
Сверкающая блондинка, среднего роста, с крепкой ладной фигурой, она движется впереди меня в глубину леса в своих мягких теннисках легкими пружинистыми шагами и прыгает, если надо перескочить через канаву, ловко и бесшумно, как большая кошка. У нее крупные бледно-розовые губы, вывернутые кверху и книзу. Кожа у нее без единой родинки, пятнышка, прыщика. Она вся облечена в эту гладкую кожу, как в нежный шелк. Ее голос завораживает, если она шепчет; если же говорит громко – в нем чувствуется злость.
Была ли в моей жизни когда-либо еще одна, другая женщина, которую я любил бы так, как ее, которую ревновал бы так, как ее, ненавидел бы такой сумасшедшей кровавой ненавистью, что хотел убить ее, женщина, пред которой я бы так благоговел, смущался, рыдал, стоял на коленях, с которою был бы так искренно, так неумело нежен, которую, наконец, желал бы так ненасытно, нескончаемо, какою бы жестокой она ни была со мной, и это желание так и не смог утратить? Оно осталось во мне, как зажженный огонь, как мучительная потребность пить из этого источника снова.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I
Горнист протрубил подъем, и младшие послушно пробудились, постелили постели, вычистили зубы и побрели на утреннюю зарядку, понуро опустив головы, но старшие, которые тоже хорошо слышали горн, продолжали лежать в своих кроватях. Их было две группы: двадцать мальчиков-подростков и двадцать девочек-подростков. И они были не просто старше младших, но самыми старшими в лагере. Им исполнилось по четырнадцать – пятнадцать лет, и по возрасту они уже не могли быть пионерами. Два их корпуса, два деревянных строения барачного типа, один – для мальчиков, другой – для девочек, были разнесены на противоположные окраины лагеря, чтобы исключить нежелательные сообщения в ночное время, и между ними селился весь лагерь. Старшие девочки выглядели взрослыми, за пределами лагеря их называли девушками, обращались к ним на «вы», у них были под кофточками бюстгальтеры, на ногах капроновые чулки, туфли на каблуках, и на них поглядывали мужчины; старшие мальчики были долговязы, худы, некоторые маленького, детского роста, голоса у них ломались, и поэтому именно они ежедневно отвоевывали у руководства лагеря свое исключительное положение быть самыми старшими упрямым неподчинением лагерному распорядку.
И в это августовское утро все двадцать продолжали нежиться в кроватях, хотя после того, как десятилетний герой, вознеся к солнцу серебряную трубу, возвестил подъем, прошло не менее четверти часа. Они продолжали лежать и ждали, когда в их корпус ворвется разъяренная пионервожатая и начнет стаскивать с них одеяла. Ей было двадцать пять лет. Она была хороша собою, хотя и очень сурова по отношению к ним, – могла донести начальнику лагеря о любой их провинности. И все-таки то, что она была хороша собою и то, что ей было двадцать пять лет, значило для них больше, чем то, что она была сурова. Но если утреннюю зарядку им пропускать удавалось, то на подъем государственного флага, когда на центральной площади выстраивали в четыре шеренги весь лагерь, не явиться было нельзя. И все их попытки отвоевать свободу в отношении флага кончались неудачами.