Читать Дерзкие параллели. Жизнь и судьба эмигранта

© Эдуард Гурвич, 2012

Посвящаю дочери

Князь Никита Дмитриевич Лобанов-Ростовский (слева) и Эдуард Гурвич. Ричмонд-парк, Лондон.

В 1995 году я, тогдашний лондонский корреспондент американского русскоязычного альманаха «Панорама», написал очерк о князе Никите Дмитриевиче Лобанове-Ростовском. Из двадцати с лишним страниц редакция сначала хотела напечатать лишь шесть, а затем и вовсе отказалась от публикации. Будучи в Москве, Никита Дмитриевич предложил этот материал иллюстрированному журналу В результате часть очерка была опубликована там за подписью… главного редактора и под моей искаженной фамилией. Соавторство бандитское, без всякого согласования, но принятое и в сегодняшней России. Об истинной подоплеке отказа в публикации в альманахе «Панорама» я всё-таки узнал: будто у Лобанова-Ростовского в Калифорнии плохая репутация…

В мае 2011 года, после долгого перерыва мы случайно встретились с князем в Пушкинском Доме на выставке русских художников Парижской школы. И я напрямую спросил про репутацию. Никита Дмитриевич ничуть не смутился и сказал, что вокруг него по-прежнему множество сплетен: будто он антисемит, жидомасон, цэрэушник, кагэбэшник, а то и просто шпион.

После этого признания я решил написать биографию князя, человека с необыкновенной жизненной историей. Впрочем, выявились и другие причины, побудившие меня взяться за книгу. В частности, параллели – несомненно дерзкие, прямые и косвенные – проходящие не только через детские и отроческие годы, но и через наши столь разные и в то же время схожие эмигрантские судьбы.

Князь Никита Дмитриевич Лобанов-Ростовский родился в Царстве Болгария в 1935 году в семье русских эмигрантов, бежавших из Советской России от большевиков. Я родился в Стране Советов в 1939 году в семье еврейского эмигранта. Отец князя был арестован и расстрелян за попытку бежать из советской Болгарии. Мой отец, очарованный идеей построения социалистического Биробиджана, в конце 20-х годов приехал туда из Аргентины. Он прозрел в считанные месяцы, но аргентинский паспорт у него уже отобрали. Из Биробиджана он сумел выбраться лишь в Москву.

Детские годы Никиты Дмитриевича были счастливыми пока не началась война. Ему пришлось вместе с родителями пережить бомбёжки в Софии, а вслед за нацистской оккупацией пережить оккупацию Болгарии советскими войсками.

Мои родители после начала войны оставались в Москве и прятали нас с сестрой в бомбоубежищах от ночных налётов гитлеровской авиации. Последним эшелоном вместе с оборудованием эвакуировавшегося на восток завода, где работал отец, нас вывезли в Ульяновск. (О своем детстве и отрочестве я рассказал в книге «Моя Азбука»).

Жизнь князя сложилась достаточно трагично. Одиннадцатилетний Никита оказался в тюрьме – по делу о побеге его родителей из советской Болгарии. Спустя год юный князь вышел на волю. Мать с отцом ещё оставались в заключении и его приютила бедствовавшая семья няни. Никита познал такую нищету, которая, хоть и напоминает мне мою, в послевоенном бараке за Красной Пресней, но несравнима с пережитым моей семьёй. Юный князь подбирал окурки, чтобы по крохам собрать табак, на вес продать его цыганам и принести эти гроши в семью няни. Он чистил огороды, сады, тащил для топки печи то, что удавалось оторвать от заборов. Я тоже помню голод в моём детстве. Я тоже подворовывал мелочь в отцовском кошельке, а позже, в студенческом безденежье, сутками ездил ассистентом проводника в общем вагоне, помогая тому обирать левых пассажиров, чистя туалеты, охраняя вагон от «зайцев», с которых нечего взять. Князь мальчишкой воровал уголь на вокзале, а я с отцом таскал в сарай купленные у сторожей и рабочих барж сворованные ими дрова…