штормы, и на этот раз Лейтер оказался на их переднем крае. Его пот и кровь текли в реке культурной истории, смешиваясь с цветами и пламенем и утоляя жажду последнего биографа, который, проснувшись в середине века Просвещения и с ужасом заметив, что кисти живописцев немедленно сливались в одну черно-коричневую массу, писал свой глумливый трактат. В честь основателя «Зала художественных аукционов», странного вензеля венгерских слонов на титульном листе его каталога, бродил в этом роковом месяце спирт, уснутый под плащом мертвой скромности, и ожил только когда остался без приметы: он растворился, поднимая эффектное сияние, исходившее от зазвона молотка Джозефа Лейтера.
